Владимир Буров - Альфа Центавра [СИ]

— Не турма, не из молока.

— Ты не сиди на окне, все равно не подадут, — сказал он. Про себя. Зачем подумал? В магию он верил, не надо было даже думать. И точно:

— Ви хотель, читоби я зозтавиль для ваше компаньон?

— Я? Ничего не говорил! — сказал он тем не менее только про себя, но немного желтоватого с красными прожилками соуса пролилось на скатерть прямо перед ним, и хорошо, что не попало на новые брюки из зеленого — нет, не бархата, конечно, но все равно очень приличного для находящегося в осаде Царицына, — материала с искоркой. Она повернулась.

— Все слышала, падла! — И последнее А раскатилось до высокого — метров восемь-двенадцать — потолка и обратно. И хорошо бы только обратно, ясно, что долетело и до окна, потому что девушка снялась со своего шеста, и походкой знаменитой актрисы, которую никто уже никуда не берет, несмотря на все предлагаемые ей услуги, двинулась — нет точно на самом деле чапала к его столу. Но сядет ли?

— Я звал тебя, и рад, что вижу! — рявкнул Фрай и подумал:

— Жаль нет ниток, чтобы зашить себе рот.

— Я неотразима, правда? — и села напротив. Хватило порядошности не сесть на колени, тем более, что он успел заранее придвинуться поближе к столу.

— И не нравится ей укротитель зверей, невысокий и лысый Андрюшка.

— Я не Андрюшка.

— Хорошо, Несвинюшка.

— Ч-что ты сказала?

— Я говорю: закажи и мне пельмени в горшочке со сметаной и томатом, хорошо? Если ты еще не догадался.

— Чек, пива и пельмени по-Царицынски. И прибежал Дэн.

— Ох, Дэни, Дэни, — пропела девушка почти басом, — чем я тебя обидел?

— Я исправлюсь, скажите, в чем и в чем?

— Принесите мне вместо пива красного сухого вина.

— Сей минут, я думал все бывшие артистки любят пиво.

— Почему? — поинтересовался Фрай. — Больше выпьешь, ибо:

— А делать-то больше и нечего. — Как грится:

— Никто узе не наливайт.

— Прекратите ваше кикиморское скотобразие, — сказала дама, и хотела перевернуть стол, но вместо этого только встала на него и крикнула громовым голосом:

— Руки-ноги на стол, я Котовский!

А между прочим, был день и многие здесь обедали в это время на длинном ряду восьмиместных столов. Они-то сидели в тиши бара, это вечером здесь кидали бармену деньги через головы, потому что подойти ближе не то, что не решались, но не могли — всё близлежащее к бару пространство было занято безмятежной толпой.

— Како Котовский, он, — но где он никто и не знал.

— Хватит, хватит, я всё увидел, и понял: вы достойны главной роли в моем новом проекте, — сказал и замахал рукой Фрай. — Прошу садиться и заказать себе, если не всё, что угодно, то очень многое, многое и многое. Девушка заказала дополнительно бастурму, креветки, красное полусладкое, и баварское пиво даже.

— И да: еще баварские сосиски с тушеной капустой.

— Всё? — спросил Дэн.

— Еще сюрприз.

— Какой?

— Разве можно говорить о сюрпризе: какой?

— Да, ибо. Ибо бывают сюрпрайзы хорошие и сюрпрайзы очень плохие.

— Просто плохих уже нет, что ли?

— Да, мэм, к несчастию кончились.

— Жаль, и знаете почему: я боюсь.

— И не зря, — сказал Фрай, правда, когда леди уже успела наесться, — потому что.

— Потому что? — повторила она без улыбки, понимая, что этот парень без подлянки просто не может жить.

Она потянула билет, который принес Дэн, и прочитала:

— Сорок Первый.

— Вот из ит? — только и смогла икнуть она.

— Я человек добрый, поэтому предлагаю вам выбор: кто Сорок Первый — ты или я?

— Ты! Или я. — Повторила дама, и добавила: — Вот знала кто, но забыла, чё делать?

— Покрути пальцы! — крикнул из-за стойки Дэн. Все посмотрели на него осуждающе. Потому что:

— Подсказывать плохо.

— Я. Ты. Я, нет ты — Сорок Первый, и знаешь почему?

— Почему? — может быть передумаешь?

— Нет, просто потому что я Нина, но ты зови меня, как все, парень:

— Изольда. — Фрай поперхнулся темным баварским. — Беги!

Фрай понимал — но только передним умом, что означает:

— В принципе, — а когда это В Принципе случится — пока что неизвестно, — что владеет:

— Стрельбой По-Македонски в рамках близких к черному поясу. — Как говорится:

— Мог оказать сопротивление в рамках близких к формату эйч ди. — А кто тут владеет Фулл? Нет, может и были, но ихгде оне таперь, сердешные? Нэту-у. Разные там:

— Кали — Мали, Щепки — Репки, и другие Соньки Золотые Ручки, Агафьи и Камергерши? — Канули, как в Лету на поле боя перед легендарным нашим городом:

— Ца-ри-и-и-ц-ц-ы-н-н! Она догнала его на кухне. Фрай прыгнул на плиту, когда повар как раз доставал из плиты большой противень с жареной треской в соусе из яйца, молока и помидор. И чудесным образом этот горячий, как сама духовка поддон поднялся в воздух от легкого, но решительного щелчка Изольды, но еще более замечательным было то, что он полетел вслед за Фраем, и обогнал его. Еще более парадоксальным было:

— Поднос остановился как раз перед Фраем, собиравшимся спрыгнуть с плиты с другой стороны. И наконец, самое страшное:

— Он завис перед ним, как Летучий Голландец. Как мираж в пустыне перед путником, жаждущим только:

— Фраеризма, — что означает:

— Тока Свабоды хачу, а. Но разумеется этот парень говорил не с грузинским, а с французским, точнее швейцарским акцентом, а еще точнее:

— Дойч-ч. — Немец?

— Может быть и немец.

— Но, увы, — как сказала Изольда, — не Герберт А-Ври! И Фрай странным образом понял, что не умеет врать. Вот хотел соврать, хотел убежать от опасности, от этой ведьмы Изольды — истребительницы молодых и красивых:

— Белых Офисероф, — работающих, между прочим, на контрразведку Полосатых. Почему?

— Потому что именно такие и нужны, чтобы проворачивать операции:

— По-Македонски! — Кажется, что он там, а он-то — прощеньица просим — здеся. Но прежде чем всё понять Фрай все-таки встретился с горячим тресковым подносом лицом к лицу. Обжегся? Нет. И знаете почему? Вот именно в этом последний моментум парень успел вспомнить, что удар тем сильнее, чем он короче. Одно мгновенное касание — и поднос перешел в наклонную плоскость своего движения. Не в лоб, а ниже.

Жаль, не настолько ниже, чтобы полностью выйти с сухими волосами из воды. Но и мокрых не вышло, ибо.

— Ибо, о, ужас! — воскликнула Изольда, — Их не было. Да, как будто не было и не просто не было, а не было никогда. Ни в прошлом, ни в будущем.

— Вот ты какой! — радостно воскликнул Изольда.

— Нет, нет, — защебетал Фрай, когда подбежал к висевшему у входа в всегда открытый кабинет зав производством зеркальцу и увидел не свое, а изуродованное ветром судьбы лицо, на котором волосы с головы были перемещены ниже. Нет, не настолько, как можно подумать в первого взгляда, а на бороду.

— Хорошо, я не буду вас убивать, сэр, — сказала Изольда, — ибо вижу:

— Вы изменились к худшему. — А так как вы и так были хуже некуда — значит, наконец, как Цезарь, а точнее сам Александр Македонскафф:

— Перешли из Небытия в Жизнь Вечную.

— Нет, нет, нет, — затараторил Фрай, и покачал пальцем, что означало:

— Необходимо закончить эту разборку до конца.

— ОК, — промолвила Изо, — и даже не сразу, а одновременно с этими словами провела Дэмет — неожиданный удар по пяткам противника. И, как и ожидалось, Фрай только проговорил опершись локтем о перемычку разделочного стола:

— Однако.

— Не знал, что вы владеете приемами не только борьбы, но и бокса.

Что ж, продолжим по-македонски. — И провел даме Правый Хук и Джеб.

Она ожидала перехода на Мельницу, но Фрай продолжил не борьбой, а боксом:

— На-те Кросс. — И она упала прямо под ноги мяснику, тащившему поднос еще больший, чем был у поварихи на горячих с рыбой — этот с:

— Бифштексами натуральными. — Они сами так и сели на плиту. Как в песне:

— Только прилетели — сразу сели, так что даже сковороды для жарки этим бифов основным способом не были поставлены на плиту.

Из кабинета вышла сама зав производством. Хотя многие считали, что ее там нет. Как изголодавшаяся самка она осмотрела ристалище. И приказала второму, старшему мяснику, вышедшему из своего отдельного пространства в заплиткованной стене:

— Положить: одного в ту духовку, где недавно пыталась жариться рыба — другого прямо на гриль.

— Не умэстится, — молча ответил мясник, так как практически никогда ничего не говорил, а так только:

— Сто, стописят и: всегда буду еще. — Спились, сволочи. Фрай, понимая, что Изольда, как гремучая змея запрограммирована на его убийство, решил притворится мертвым.

— Его — в холодильник, — рявкнула, впрочем, негромко Зав.